День: 21.01.2012

Я, конечно, остаюсь в ЖЖ, и не только потому что привык и чувствую себя хорошо, но и потому что активно не приемлю Фейсбук с его тотальной политизацией и всякого рода дрязгами, и «отношениями». Но взял и начал помещать в Фейсбук свои картинки, невзирая на всё, что вокруг. Собственно, всю жизнь так поступал, а нужно ли это Фейсбуку — мне наплевать, всегда есть отдельные люди, которым что-то из вывешенного мной оказывалось нужным, а за толпами я никогда не бегал, отдельные люди — это единственное, что в окружающей жизни меня еще интересует и волнует. Если не говорить о зверях, конечно, с ними мне лучше всего.

Во взгляде на собственную жизнь важны ТЕМЫ, их развитие и затухание. Чем ближе к концу, тем ясней, что все важное на одинаковом расстоянии — вычерчен круг тем. Жизнь — блуждание по собственным темам, насыщенное страстями, предрассудками, заблуждениями, намерениями… Время тут почти что не при чем.

***
Среди всех штучек-дрючек и полупорнухи, которых столько накрутили за последние годы… затерялись важные проблемы.
Есть такая штука — «самоидентификация». Крошечный сигнальчик бегает по кругу ассоциаций, касается «столбиков полосатых», сигнальных значков, их у нас сотни две за жизнь: ощущения, переживания, сцены, лица… и больше половины образуется до 5-7 лет. Мы все время, день и ночь, благодаря этим касаниям, напоминаем себе: «это — я». Если ЧУЖОЕ оказывается в «круге самоидентификации», то есть, принадлежащее другому становится частью нашей личности — это ВРАСТАНИЕ.
Из него вырастает все лучшее — любовь, сочувствие, самоотверженность с самопожертвованием и многое другое.

Те изменения, которые в последние годы произошли, губительней для свободного творчества, чем «ШАРАЖКИ», которые устраивала та власть для творческих людей — внутри тех шаражек оставался дух свободного творчества, и отношения людей близки к идеальным, хотя кругом было сплошное свинство и дикость. В лагерях между «политическими» отношения были куда лучше, чем «на воле» сейчас.
Та жизнь, при коммунистах, была опасной и жестокой, эта чуть менее опасна, не менее жестока, к тому же идиотизм существования возрос неимоверно. Раньше казалось, можно уехать, скрыться и забыть. Теперь ясно, что идиотизм мировой, никуда не скроешься, и надо как-то доживать, не подчиняясь, вот и все дела.
Мне говорят — «жизнь такова, и разумно подчиниться ей, не мудро бунтовать против того, что изменить не можешь…
» Живу как хочу, отвечаю им, а от вашей мудрости меня воротит. А что получится… Как говаривал герой повести «Последний дом» — «что случилось, то и получилось…»

***

Так бывает, когда какая-то сторона направления или дела исчерпана, и нужно «повернуть за угол»…

Я говорил со многими в течение жизни, кто делает самостоятельные вещи. Есть две тактики — одни молчат, сосредоточенно ждут, не делают лишних движений руками. Другие продолжают «сбивать масло» в обезжиренном молоке. Способ поведения «упирается» в глубокие качества личностей, и никто не сумел мне доказать, что лучше -первое или второе…

Известно досконально одно — если теряется сосредоточенность ожидания или попыток, то ничто не приходит само.

Особый интерес в рассеянии света на мелкой пыли, обитающей в воздухе, этот пыльный свет многое может выразить. Рассеяние света крупными пятнами на поверхностях и вещах — совсем другое. Бывает и то, и другое, например, одна картинка… получилась…где-то лежит, надо поискать… С развалинами, дикими зарослями, полузаросшими дорожками… и теплая пыль на них… А сквозь провалы окон – тот самый теплый пыльный воздух…
И никого… Это и есть рай. Чтобы никого не было, а жизнь еще не кончилась — это настоящий рай…
Об этом немного есть в повести «ЛЧК», но там вмешивался ледяной «ветер с Мурмана». Я усмирял его пламенем очага в подвале, и питием пустырника. Что могли пить мои подвальные герои, не водку же! Пустырник на чистом спирте.
И город проваливается в конце, но… в озеро чистейшей прозрачной воды.
Может ли быть лучший безболезненный конец?.. Мирная утопия. И герой обязательно найдет своего кота, такой зверь пропасть не может.

На чем мы разошлись с учителем моим, советы которого по живописи я почти десять лет выслушивал, и, хотя не всегда соглашался, но каждое слово запомнил?
Он предлагал мне усложнять задачу — то есть, к примеру, в натюрморте взять вещей побольше и утрясти их отношения, включить в фон пейзаж… Кстати, к этому я пришел сам, но через много лет, включая в натюрморты свою живопись как полноправный объект. Но тогда я хотел, опираясь на простые вещи, немногие, биться за бОльшую выразительность, то есть, внешне не усложнять, а упрощать… То же не раз и в прозе возникало как противоречие мимолетного желания и устойчивого внутреннего состояния, которое не так просто свернуть… Я начал с очень коротких рассказов, потом стремился расширить, усложнить, чтобы побольше слов, образов, описаний, и вообще словесного потока, который где-то в глубине все-таки всегда мусором считал… Но было желание покрупней да повесомей, а потом понял окончательно — потоки многословия — не моё, лучше два-три слова, но настолько к месту, чтобы как цвет пятна на хорошей картинке — ни туда на грамм, ни сюда… ни пиксель влево, ни вправо…
Сейчас я понимаю, в чем причина расхождений: он, тонкий, изысканный художник, а я по натуре оказался не такой, не стремился к изощренности и тонкости, — мне хотелось сильней писать, а он был более сдержан. Мы оба не любили всех этих сикейросов за постоянный крик, но он не любил сильней, а я, все-таки, стремился стать чуть громче… И это оказалось решающим, ведь я уже был взрослый мальчик, давно за сорок, и мог на своем настоять. В результате я много потерял, но пустился в собственное плавание. И до сих пор не знаю, был ли тот момент своевременным, или надо было раньше, или позже…
Тонкие различия порой оказываются решающими в сложных отношениях, и невозможно сказать, кто прав.

Вообще, отношения учителя и ученика — достойная тема для романа, но я не мастер «романной плоти», крупные вещи составляю из перетекающих новелл.