«БОЛЕРО» РАВЕЛЯ

Я против захватывающих сюжетов. В первых же словах готов выложить главное, а потом долго кружить вокруг да около, то приближаясь, то удаляясь, выхватывая новую частицу из многократных повторений.
Из повести «Предчувствие беды».
В реальности куда более захватывающие сюжеты. Но в жизни мы настолько вовлечены, так рьяно крутимся-вертимся в водовороте событий, что не замечаем глубины. И это хорошо, вам многие скажут, потому что, представьте, человек на лодочке спасается… Благополучный сюжет возьмем — штиль… И вдруг понимает, кожей почувствовал – под ним Марианская впадина, десять километров темной водяной толщи, и стоит только ветерку подуть… Лучше не надо. А в книге сразу быка за рога, воображение играет… И все-таки не так страшно…
……………….
………………..
Мать выросла до войны в Эстонии, в спокойной обстановке, читай что хочешь, и помнила кого? – Цвейгов, Манна да Келлермана, доброкачественная компания. Пробовали Цвейга сейчас?
«Радость, буйная радость разгоралась ярким огнем, взвивалась дерзкими, озорными языками пламени…»
«… где-то под песчаной поверхностью моего равнодушия, стало быть, все-таки таинственно били еще горячие ключи страсти, и теперь, когда случай прикоснулся к ним волшебным жезлом, высоко взметнулись до самого сердца. Значит и во мне, и во мне, в этом осколке одухотворенной вселенной, еще дремало то раскаленное, таинственное вулканическое ядро всего земного, которое иногда вырывается в вихревом потоке вожделения – значит я жил, был живым человеком, наделенным злою и пылкою похотью…»
Попробуйте сейчас так написать…
А про «Болеро» как-нибудь в другой раз. Связано с содержанием, связано 🙂

И Д И О Т


//////////////////
Сезанн. Картинка в теме не относится.
…………………………………………..

Раньше в квартире на первом этаже жил дворник, потом поселилась старая женщина, она приехала из деревни и стала работать уборщицей на лестницах, а через месяц привезла сына. Я возвращался с работы и в первый раз увидел его — стоит перед домом на лужайке коренастый мужик, толстоватый, с большой головой, коротенькие ручки расставил и внимательно смотрит в небо. Он стоял спиной ко мне и больше я ничего не видел. Вдруг он поднял руку и стал ловить облако, которое проплывало над нами. Ему никак не удавалось схватить облако, он раздраженно гудел, без слов… Тут он услышал мои шаги — и обернулся. Сначала я ничего не понял. Что-то странное происходило на этом большом мясистом лице… Я почувствовал, что больше смотреть не надо — отвел глаза. Он заложил руки за спину, подбородок опустил на грудь и так стоял. Я не видел, смотрит ли он на меня, поспешил уйти. Потом понемногу начал выяснять, что с его лицом — пройду мимо и скользну взглядом. Очень трудно было понять. Нам редко приходит в голову мысль о потрясающей точности природы. Красоты, богатства — да, это мы легче замечаем, но, привыкнув к ее безошибочному глазу, о точности даже не вспоминаем… Я скользил взглядом по его лбу вниз, и ожидал увидеть глаза, как это обычно бывает, но на месте глаз видел красноватые впадины… а глаза были ниже, может, всего на сантиметр, но это ошеломляло. Нос в середине приплюснут, — исчезал, потом возникал снова, как ни в чем не бывало, и кончался розовой детской пуговкой… А ниже носа все обычное — рот немолодого человека, тяжелый жирный подбородок… ничто уже не удивляло…
Он смотрел на меня, наклонив голову, заложив руки за спину, как бывает, люди смотрят поверх очков, опущенных на нос. Он смотрел доброжелательно и что-то похрюкивал. Теперь он каждый день прогуливался у дома, ловил облака коротенькими пальцами, следил за играющими детьми. Если дети шалили или дрались, он возбуждался, переминался на коротких толстых ногах и кричал высоким бабьим голосом: «Нез-зя-я… мамка заруга-а-ит…» — но не подходил. Мать он боялся и слушался ее. В магазин они ходили вместе, она в черном платке, с палкой — впереди, а он семенил за ней. У магазина он ждал ее, она выходила, он взваливал сумку на плечо, и они шли домой. Иногда он отставал, заглядывался на людей, а как-то раз, я видел, пошел не туда и оказался на другой стороне улицы. Он испугался и панически закричал: «Бой-у-у-сь… машины…»
— Ну, иди, иди сюда…
Он долго колебался, наконец, мелкими шажками перебежал дорогу и снова они шли вместе…
Утром идешь на работу — он стоит на пригорке, голову опустил на грудь, рассматривает прохожих. «Что, Саша, гуляешь?..» — спрашивает соседка. «И-ий, гуляй-у-у…» -отвечает он, переминается с ноги на ногу. Из магазина идут рабочие, несут в руках и карманах бутылки. «Саша, выпьем с нами, а?» — и смеются. Он пугается — «не-зя-я, мамка заругаи-ит…» Дети дразнят его — он смешно размахивает руками, кричит — «у-у-у, нез-з-зя-я…»
Трава пожелтела, оголились деревья, небо стало осенним. Приехала сестра матери и увезла Сашу обратно в деревню. Без него, говорит, картошку не собрать, урожай в этом году обильный. Погулял, поглазел — и хватит, пора за дело приниматься. Действительно, что ему здесь делать, а там он — полезный человек, какой никакой, мужик в доме.
Теперь прохожу мимо — знакомой коренастой фигуры нет, и даже скучно без него. А через год и мать вернулась в деревню, а в этой квартире живет семья, муж работает дворником.