День: 07.05.2006

Ц В Е Т Ы


ЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮ
Немного Фотошопа не помешает.
Тем более, что с основе все-таки рисунок.

БЕЗ ТЕМЫ

МОЖЕТ ДИКИЙ?.. (вариант)

Я открыл дверь и выпустил кота. Он задрал хвост и поспешил вниз. Пусть погуляет, пока еще солнышко. Осенью он возвращается мокрый, взъерошенный, хрипло вопит на лестнице — совсем другая погода. А сейчас ему хорошо… Сверху спускался старик, который живет на пятом.
-Твой кот?..
Я не люблю этот вопрос, какой же он мой — живем в одной квартире, друзья… Кот ушел, а старик остановился и рассказал мне, как ездил на прошлой неделе на ту сторону реки, там он ставит палатку и ловит рыбу. Пенсия у него деревенская, не проживешь, и рыба сильно помогает. Так вот, там, оказывается, живут коты, их целая колония. За рекой поле, овраги, дальше лес на много километров, что же там делать котам?..
— А кто-то завез, видно избавиться хотел, одного, другого… вот они и размножились. Пришли, сели вокруг меня — смотрят на рыбу, облизываются. Я им всю мелочь отдал.
Старик видел котов десять или двенадцать, но думает, что их гораздо больше. Главный у них большой рыжий кот, пушистый и свирепый. Летом они не голодают — мышей полно, а вот как зимой им выжить?..
Старик усмехается:
— Зимой они по льду к нам переходят — и живут среди нас, будто домашние. А на деле самые дикие коты. Как снег начинает таять, уходят по льдинам обратно, на свой берег.
На том берегу заброшенная деревня, называется Республика. Когда-то свезли вместе дома, решили жить коммуной, но в первый же голодный год коммуны не стало, и остались развалившиеся хаты. В них и живут коты. А что?… совсем не плохо.
С тех пор я часто думаю о тех котах. Как они там? — живут республикой, сами по себе — и не тужат. На своего смотрю — не оттуда ли?… а он виду не подает.
-Ты там был?..
Он молчит, в глазах искры. Может дикий? А что, вполне может быть.
…………………………………………………………………………………………
ЗРЯ БОЯЛСЯ.

Однажды мне предложили — «хочешь пойти к одному человеку?.. у него собираются интересные люди…»
Еще бы не пойти. Я знал его песни, и любил их. Голос у него мягкий, иногда язвительный, но чаще грустный.
— Конечно, хочу.
— Только учти — у него иногда переписывают. Милиция в подъезде — паспорт давай.
-И что?..
— Чаще ничего, говорят — расходитесь, поздно, соседи жалуются на шум.
— А реже?..
— Могут быть неприятности — вызовут, будут уговаривать не ходить к нему, ваша жизнь молодая, мол, и многообещающая.
Я, конечно, не отказался, но настроение упало. Зачем меня переписывать, я песни иду слушать, и ничего больше. Петь, кажется, еще не запрещено?.. И поет он хорошо, а что в лагере был… так ведь его реабилитировали.
— Ну, идем?..
— Идем.
И пошли. Но неспокойно мне. Разве есть закон, запрещающий слушать?.. Вроде нет такого закона… И зачем мой паспорт проверять, как будто я делаю что-то нехорошее… Из каждого окна его песни несутся, милиция ходит, делает вид, что не слышит… сама слушает. А ходить к нему нельзя…
Едем на трамвае, вокруг смеются, все спокойно, а я силы собираю. Зачем я согласился, слушал бы записи, мало их, что ли?.. Но теперь повернуть невозможно — идем. Вот переулок, здесь он живет. Входим в подъезд — нет никого… Идем по лестнице… первая площадка… вторая — и здесь никого. И у двери никого.
Зря боялся!
…………………………………………………………………………………………………..

ЧТО НАМ ОСТАЛОСЬ. (ВАРИАНТ)

Придти нельзя, уходить нельзя, сказать нельзя и молчать нельзя. Тело тяжелеет — воздуха нет, все плывет, все чернеет — и радости нет, и боли нет — тело стареет. Душа времени не знает, что помнит — то есть, чего не помнит — того и не было. Времени не знает, но она — отягощена. Живем еще, живем, стараемся казаться бесстрашными, трогаем безбоязненно, шумим, рассуждаем… уходим с мертвым сердцем… ничего, ничего, потерпи, пройдет. Тоска нарастает, недоумение усиливается — и это все? Пробежал, проскакал, не заметил… Ветер в лицо, скорость, размах, сила — все могу, вынесу, стерплю…
Утром очнешься, подойдешь к зеркалу:
— А, это ты… Ну, что нам осталось…
……………………………………………………………………………………………….

ПОГОВОРИ СО МНОЙ…

Я в автобусе еду. В центре светло, но людей уже мало. Магазины закрыли, а мест для гуляния мало. Еду. Темные громады… дальше черные улицы поуже, дома пониже… Уплываю, корабль мой мал. Раньше я это любил — там, впереди… Теперь все равно. Узкую нору роет человек. Над всей нашей жизнью нависла ошибка. Каждый, вроде бы, для чего-то жил… Ну, каждый… он всегда ищет оправдания… Улица, зима, темень, тусклые окна — там тени, кто ест-пьет, кто спит, кто на детей кричит… Еду. Раньше думал — как выбраться из тьмы… Во-он, там где-то свет… Покачнулись, стукнуло под колесами — рельсы… будочка, в ней желтоватый огонек… Стой! кто там? кто?… Уплыло, снова темнота… еду. Думал — есть светлые города, небо… только бы уехать… Нет, чернота внутри… внутри темнота.
Человек в автобусе. Мы вдвоем. Старик, желтое лицо:
— Поговори со мной…
Я говорить с ним не хочу.
— … мне страшно…
И мне страшно, но не о чем нам говорить, не о чем.
— …я с женой живу… она все по хозяйству… ночью спит… Я лежу. Думаю?… нет, меня качает на волнах… страх качает. Умру — что с ней будет… Уходим в темноту. Неужели всегда так было? Ведь верили, улетали к свету… Ты молодой, уезжай отсюда, уезжа-ай… здесь все отравлено… Хочу верить — будет Страшный Суд — всех к ответу… И в это не верю.
— Ты что… так нельзя, старик…
Нагнулся — он уже спит.
Нет, нет, нет, на первой же остановке… дальше не поеду, выпустите меня!.. Давно позади огни, город, голоса, песни, смех, небольшие приключения и шалости, даже какие-то успехи, гордость… Под нами нет земли. Оправдания нет…
Не надо! пусть это сон — яркий свет в лицо, кто-то треплет за плечо — гражданин, ваш билет!
Как хорошо! Да, билет, конечно билет — вот он, во-о-т…
А что старик?
Лицо белое, улыбается…
— Хорошо тебе? А мне страшно, поговори со мной…
……………………………………………………………………………………

ЕЩЕ ЖИВОЙ!.. (ВАРИАНТ)

Старый кот совсем выжил из ума! Зову, он не слышит. Подхожу ближе:
— Феликс!
Наконец, увидел меня:
— А, это ты…
Шерсть клочьями, на спине свежая царапина — значит досталось, убегал от кого-то… Он потягивается, вытянул вперед лапы, зажмурился. Вот лапы узнаю — такие же мощные, как были много лет назад, когда он пришел к нам. Он зевает. Правого верхнего клыка нет. Вышел из кустов, чешет за ухом, долго, с костяным стуком. Летит пух во все стороны. Я стою, жду его. Наконец, пошел. Но тут же снова потерял меня, попал под ноги прохожему, кое-как выпутался, стоит, смотрит по сторонам… Подхожу, беру его на руки. Он сухой и легкий как пушинка. Ставлю на плечо, он это любит, и мы идем вверх по лестнице. Прыгает он еще неплохо, а бегать совсем не хочет… Он сосредоточенно ест, медленно пережевывает кусочки рыбы, потом долго пьет молоко, и отходит в сторону. Теперь он прыгнет на колени, обязательно прыгнет. Он подходит и прыгает, легко отделяется от пола — и у меня. Нет, он еще молодец. Теперь он будет долго дремать, а потом встрепенется, побежит к двери. Никакими силами не удержишь. Каждый раз он уходит как на войну, и я не знаю — увижу ли его еще.
Его нет целый день, а вечером, в темноте, подхожу к дому, зову: «Феликс!»
От темных кустов отделяется маленькая тень — он здесь, живой…