НИЧЕГО НЕ НАДО…
Иногда я стучусь к нему — и слышу — он дома, что-то спешно передвигает и гасит свет. Потом напряженный срывающийся голос: «Кто там?..» Я отвечаю, дверь приоткрывается — он стоит в темной передней, в телогрейке и зимней шапке, горло замотано обрывками шарфа. «Это вы… сейчас выйду» — и дверь закрывается. Я остаюсь на лестничной площадке. Он жив — хорошо. Домой к себе он никого не впускает, стыдится нищеты, и опасается, — мало ли что может случиться…
Он выходит быстро, тщательно запирает дверь. На улице напоминает — «идите слева». После побоев он оглох на правое ухо. С виду еще крепкий старик, широкие плечи, большие корявые руки, но внутри все разбито и изношено. У него нельзя спрашивать «как дела?» — это его бесит. Никаких дел у него нет и быть не может. Он существует — вот и все дела.
— Когда за мной закрылась дверь, тогда, я сразу понял, что моя жизнь кончилась…
Тогда он был нацелен на вершины науки. Глаза его, светлые, с крохотными зрачками, смотрят по-прежнему с беспощадной зоркостью, но теперь он видит только конец.
— Что самое страшное там было — не голод, не боль, и даже не постоянный холод, от которого можно сойти с ума… Нет, не это, а ошеломляющее открытие, что твоя жизнь, бесценное сокровище, центр мира этого — не стоит ни черта, что это просто навоз, который втопчут в землю. И все, что есть в мире прекрасного, что я так любил — наука, искусство, разум человека, все — только одежды, скрывающие суть этой идеи — простой-простой… Чем дальше живу, тем в большем ужасе нахожусь. Что движет этим миром, людьми, историей — ничего не понимаю, ничего… Вижу только — я жив еще и не хочу умирать. Может, поеду к теплому морю, буду сидеть на берегу, греться на солнце и слушать волны… и ничего больше мне не надо…
………………………………
НА СВОИХ МЕСТАХ
Недавно ушел на пенсию Виктор Петрович. Полжизни человек занимался непонятным ему делом. По профессии -агроном, но бросил эту работу, стал снабженцем в большом институте. Не мог больше агрономом. «Земля говорит одно, а партия — другое…» — он хмурился, пожимал плечами. Он похож на кубанского казака, с седым чубом и густыми бровями, и нос какой-то не русский, цыганский, что ли, с сильной горбинкой и загнутым вниз кончиком. В его маленькой комнатке всегда толпились люди, грузчики сидели развалясь у стены, табачный дым стоял плотной завесой.
— Ну, что у тебя…- он брал заявку и недоверчиво смотрел, — так много?.. А хочешь вот этого… сто килограммов выдам — залежалось.
Иногда он спрашивал:
— Нет, ты скажи мне — я никак не пойму… везу сюда грузовиками… стекло, реактивы, прочее, каждый день — полный обоз в ворота… а отсюда — ничего!.. как в бездонную яму падает…
Этот образ — караваны грузовиков в одну сторону — и ничего наружу — завораживал его. «Нет, ты объясни мне…» Я говорил ему про статьи и книги, которые выходили из этого здания и были незаметны неискушенному глазу, но не мог убедить его — материя превращалась в ничто, и это противоречило его представлениям о жизни.
— Мы в землю закладываем — что?.. вот такое зернышко, а получаем — во-о… А здесь закладываем — у-ух, а получаем… Нет, уйду я отсюда, уйду… Но так и не ушел, состарился, занимаясь странным и непонятным делом. Потом я встретил его на улице. Он сгорбился и хромал — старое ранение… брови белые стали.
— Ну вот, теперь освободился — пенсионер. Поеду к сестре — на юг, к теплой земле, посмотрю хотя бы еще, как растет из нее зерно… а здесь…- он махнул рукой и пошел.
Теперь отдел снабжения — две большие комнаты, за ними кабинет, в кабинете вежливый молодой человек, грузчики в подвале, все на своих местах — и никто ничему больше не удивляется.
…………………………………………..
ДАЙ СПОКОЙ
Старуха, соседка моя, машет руками, как мельница крыльями. Ногу одну она волочит, после инсульта, зато руками хорошо помогает, и ходит быстро. Ее издалека видно — опять по магазинам пошла, как что-то появится, она тут как тут. Без нее семья пропала бы — все на работе, а по вечерам в магазине пусто и тихо, кассирша клюет носом, только уборщица старается, чтобы к закрытию был полный порядок. Баба Настя хорошая старуха, она старается не бесплатно жить, пользу приносит. Встретишь ее, она обязательно скажет — «колбаску вот купила, коломенскую…» — и бежишь туда, где она купила, потому что коломенская — это не серпуховская, каждый знает…
Старуха внизу под нами быстро ходить не может и для снабжения она бесполезный человек, но зато она каждый день готовит на всю семью. Это нелегко, потому что семья состоит из могучих людей. Сын, огромный мужик, выше двух метров, его жена, немалых размеров, и двое детей, тоже упитанные ребята. Еще от этой старухи большая польза котам, потому что она то и дело, со сковородкой или кастрюлей в руках, выходит к ведру, что на лестнице, и вываливает туда горы хорошей еды. Мой кот перестал есть рыбу, свежую! и ходит в ночной тиши к этому ведру, залезает в него, так, что только хвост торчит черной кисточкой, и ест на славу…
Зато от третьей старухи, на пятом, пользы никакой. Она живет вдвоем с мужем, пенсионером, дети разъехались давно, а муж домой ходить не любит. Я, говорит, всю жизнь с ней прожил, а теперь хочу себе удовольствие урвать. Он пристает к женщинам, на которых надеется, на первом и втором этаже. Там живут временные люди, у кого пожар был, или по знакомству. Но старику не везет. Одна говорит ему — «у тебя все высохло небось, а тоже, возомнил, козел старый». Но он не унывает, ищет свое счастье по этажам. Старуха махнула рукой — пусть… «Господи,Господи, — говорит, — дай, дай мне спокой…» Она встречает Настю на лестнице:
— Все бегаешь, все машешь…
— Бегу, бегу… вот колбаску дают…
— И-и-и, что ты убиваессься… дають… потом жруть… а потом снова беги?..
— Жить-то надо…
— Полоумная, Настя, ты…
И кряхтя, взбирается на свой далекий этаж, долго стоит перед темным окном, вздыхает и шепчет:
— … дай спокой… дай спокой…
………………………………………………
ПОСМОТРИМ…
Он выглянул на свет и подумал: «Ну, посмотрим…» Тут его подхватила большая рука в резиновой перчатке и голос сказал: «Отчего малыш молчит?..» Рука схватила его за ноги и высоко подняла вниз головой, а другая звонко шлепнула по заднице. Он подумал: «Все равно покоя не дадут» -и нехотя заплакал. «Теперь все в порядке, покажите его матери». Что ж, посмотрим… Мать ему понравилась — похожа на него, только побольше… Он рос и научился говорить, чтобы выражать свои мысли вслух. Никто больше не поднимал его за ноги, но иногда его шлепали, а он с досадой думал — ну вот, опять… Однажды мать принесла книжку и сказала — учись читать сам. Он видел — взрослые читают, и решил — что ж, посмотрим… На обложке был нарисован человек в мохнатых шкурах и нелепой высокой шапке. «Это Робинзон Крузо, — сказала мать, — он жил на необитаемом острове и выжил…» Ну, посмотрим. Он узнал буквы и стал читать по складам, а когда дочитал книжку, то начал сначала и свободно прочитал всю историю. «А я бы выжил? — думал он в темноте, перед сном.- И где взять такой остров?» Однажды мать сказала: «Теперь пора в школу, хочешь учиться?» Он умел читать и считать, и не понимал, как этому можно учиться заново.
— Там будут учить и другим вещам, — объяснила мать.
— Как жить на необитаемом острове?..
Мать усмехнулась и не ответила.
Он был отличником. Звенел звонок — он шел домой и в тишине читал, делал уроки. «Иди есть» — и он шел есть, а потом гулял в старинном парке у моря, сосредоточенный, с плотно сжатыми губами… «Вот так гулял Робинзон по своему острову…» Школа кончилась, и надо было начинать самостоятельную жизнь, а для этого — общаться с людьми. Ну что ж, надо так надо. Посмотрим… Некоторые считали его веселым и общительным, он добросовестно истощал свое терпение, слушал чужие глупости и говорил их сам, смеялся, а потом уходил к себе. Он влюбился в девушку, а она его не любила. Он страдал, долго лежал без сна, смотрел в черноту… «И все-таки интересно, что будет дальше… Посмотрим, посмотрим…» И почти успокоенный засыпал.
Потом он работал, женился, у него были дети — жизнь затащила его в свой водоворот. В нем проснулась отчаянная энергия и радость простой нерассуждающей жизни, проходящей в исполнении различных дел и удовольствиях в свободное время. Иногда он оставался один, озирался и думал:
«Прекрасно, прекрасно… А что там еще?.. Посмотрим…» —
и все, что происходило, казалось представлением, устроенным специально для него. На его остров приезжали дикари, иногда веселые и добрые, иногда опасные, но они съедят, кого хотят съесть, сядут в пироги и исчезнут, а он останется… Люди менялись, время шло, и очертания его острова стали проступать все ясней, через пелену лет и временные декорации. Ушла жена, выросли дети, и он стал не нужен им, работа оказалась суетливым и никчемным занятием — Сегодня уничтожало следы вчерашнего дня, потом выходило Завтра, и про Сегодня уже говорили — «Вчера…» Он все чаще вспоминал мать и большую книгу, первую в жизни. Наконец, он остался один и вздохнул с облегчением. Посмотрим! Теперь, как в детстве, можно спокойно подумать. Но мысли его были смутны и печальны. Жизнь ничего не прояснила для него, может быть, запутала. Как все ясно было у Робинзона… Может, еще что-то будет?.. Посмотрим?..
Он закрыл глаза.
Его подхватила большая рука, и чей-то голос спросил:
«Отчего старик замолчал?» Он подумал: «Все равно покоя не дадут…» — и умер. Тело его осталось на земле, а дух начал стремительно подниматься, земля превратилась в крошечный шарик и исчезла…
— Ну что же… посмотрим…
………………………………………
Большое спасибо за ответы!
Продолжаю читать, нравится все больше. Каждый рассказ, как погружение. Дочитываю, выныриваю, перевожу дух. Здорово! Снова большое Вам спасибо. Буду читать дальше.
исправление
НАДО ЧИТАТЬ:
А часть правды это как ЧАСТЬ картинки
Глянул. Когда пишут «досталось на орехи» и «не конфликтовали», то я тут же «выпадаю в осадок»
Извините.
Я тут написал Седову — и наверное слишком длинно. Наверное, писателю лучше не отвечать на вопросы, а говорить — «согласен» и «спасибо» (шутка)
Никак не отношусь, не знаю его, не читал. Я признался уже — ничего не читаю, это правда. Наверное, я по складу и отношению к прозе — художник. Чуть-чуть я объяснил это Седову, где-то здесь же, в ответах на комменты по своим рассказикам. Это правда, но писать ее вряд ли нужно. Но пусть уж…
Спасибо за ссылку, постараюсь заглянуть. Многие пишут сейчас хорошо, и красиво, и эффектно, и просто хорошо. И мой ответ ничего этому Олегу не прибавит, частное мнение старого мало читающего человека, вот и все.
Иметь свое мнение по всем вопросам просто нет желания, понимаете? Я не разбираюсь в литературе. Иногда я чувствую, но чаще тупо смотрю на строчки. (считайте, что неудачно пошутил) И не обижайтесь, мне интересно не столько то, ЧТО мне пишут, а то что ПИШУТ, это почти тайна, почему людям интересно то, что я делал в жизни. Я всегда с удивлением обнаруживаю, когда натыкаюсь.
Что же мне сказать Вам… Ваши слова требуют долгого осмысления. Ночь на дворе, и нет порядка в мыслях… Лучше всего не перечитывать, а нажать на кнопочку. А потом стереть, как со мной часто бывает.
Вы сумели сформулировать то, что я для себя еще не сумел. Поэтому мой ответ коротким быть не может, а длинный здесь кажется неуместным. Будет ли правильным, если я отвечу Вам честно, не знаю. Конечно, мой ответ был бы чуть другой, чем Ваш, но не намного.
Но все-таки отвечу как умею:
много лет я почти ничего систематически не читаю, в руки не беру. От начала и до конца не прочитал. Изредка вглядываюсь в отдельные строчки, и закрываю. В книжных магазинах не бываю. В сети — открываю — и закрываю. Не могу объяснить — но не интересно. У меня больше читает жена, у нее безошибочный вкус, и она иногда говорит мне, что это вот стоит посмотреть. Так я недавно открыл книгу Гари, всю вещь не прочитал, но понял, что это, как Вы говорите, правильно. Мне было достаточно, прочитать всю вещь я уже не хотел. Я не помню, ЧТО я дочитал до конца за много лет. Что-то сбилось во мне — я хочу увидеть всю вещь как картинку — единым взглядом всю! — и понимаю, что это почти невозможно, я должен долго и нудно бежать по строчкам, их много!Исключаю очень небольшие и сильные вещи, они бывают исключительно редко. Ужасно, наверное, но нет и желания. Вот Вы писали об искусстве. И я не люблю — «искусство». Не люблю — литературу. Если это не внезапно открывшаяся мне картина всей жизни, как Вы пишете. А она может открыться и от десяти строк, и от внезапного взгляда на страницу — одну… и может не открыться, когда продираешься по бесконечным разговорам и описаниям — «а ты чего? а я ничего?…» и так далее. Пустое… В то же время у меня есть острый интерес именно к картинам всей жизни человека, человеков, есть. НО для этого — длинные житейские описания? — кажутся бесполезными, не ЭТО интересно, а какая-то субстанция, которая ЗА, и про которую никто из авторов (почти) не знает, не слышит, или не умеет написать… или не хочет, считая «не литературой»… Во всяком случае, я от них не слышу. Не знаю, что для них надо, чтобы написать. Возможно, острое чувство умирания своего — с детства. Возможно — острое чувство жизни, острей чем это обычно. НЕ ЗНАЮ как это получается, только вижу — РЕДКО. Редко то, что мне открывается в чужой жизни — МОЁ…
Но это уже слишком длинно, чтобы быть правдой.
Часть правды — возможно.
А часть правды это как часто картинки. Написанное должно быть цельной картинкой, в этом вся сложность, наверное. Может быть, потому я не могу читать, не знаю. Но иногда пишу. Писать легко, но созреть для писания сложно, понять, что это вот написать надо и все такое. Так что я не могу сказать, что «согласен» — это было бы неправильно, думаю, ваши ходы где-то рядом с моими, и этого в сущности достаточно, и уже немало.
Извините, что длинно, это ночь.
Пока.
dan@vega.protres.ru
Вообще, лучше бы стереть… 🙂 Ничего себя писака, скажут наблюдающие этот разговор — ничего читать не хочет…(смайл?)
Я уже давно не могу читать ничего «большого». Беру книгу, открываю наугад, прочитываю пол страницы- и понимаю, что писатель сказал мне все, что мог сказать. Любой, абсолютно любой писатель, даже самый великий. И кажется противоестественным (даже насильственным) открывать книгу, как положено, с начала, входить в сюжет, во внутренний мир автора, принимать его обусловленность, его философию, тащиться за ним и его героями по сотням страниц к концу, будучи пойманным на крючок «интересности», «увлекательности», «удовольствия», «качественности».
А вот объем и внутренний мир этих рассказов кажется мне естественным и правильным. Это правильно, когда судьба, целая жизнь укладываются в страницу. Правильно и честно.
Согласна. Конечно, есть рассказ, а есть просто текст. Рассказ — литературная форма, а текст — информация.
Правда, иногда тексты молодых авторов незаслужено носят звание «рассказ»…
Кстати, если Вас не затруднит, расскажите пожалуйста, кого из современных русскоязычных писателей Вы цените?
В частности, как Вы относитесь к Олегу Зайончковскому? (ссылка)
То, что Вы пишете, кажется мне бесспорным.
Но то, что ВЫ считаете достоинством, мне кажется обязательным свойством прозы. Вопрос «хорошести» или нехорошести в степени «попадания. А «рассказ равен самому себе» — это приговор, он означает просто неудачу. Мне так кажется.
Проза с сюжетным копированием реальности это как «обманка» в живописи: старые китайцы говорили о таких картинах — «к искусству это не относится».
Под словом «неуловимое» я понимаю то, что читается между строк. Иногда рассказ доносит до читателя ровно столько смысла, сколько содержит слов. А иногда — гораздо больше. И тогда сквозь строчки проступает нечто несоизмеримо большее, чем простая семантика. Проносятся годы, судьбы, эпохи… Как на картинах, возникают лица, фигуры, походки, слышатся голоса… Это как раз о Ваших миниатюрах.
Большое спасибо за информацию. Попробую поговорить со своими друзьями, что в Москве, если они смогут оторвать от работы кусочек времени, кажется, удобнее лучше сделать это там.Тогда я поговорю с ними и напишу Вам на эл. адрес 🙂
А, Вы в Питере…
Там обо мне и моих книгах больше всех знает Андрей Комов, Вы легко найдете его по ЖЖ. Может быть, у него что-то есть еще, чтобы почитать, я не знаю.
Книги рассказов вышли небольшим тиражом в 1991 и 1994 годах, они называются «Здравствуй, муха!» и «Мамзер» Вряд ли Вы их найдете сейчас, ну, в Ленинской библиотеке есть, конечно 🙂
Книга «Повести» вышла в 2004 году в издательстве «Э.РА» и ее еще можно купить в Москве. Но не в магазине, а у моих знакомых. Если захотите, то напишите мне на почту
dan@vega.protres.ru
и я сообщу Вам телефон моих знакомых, Вы легко можете с ними договориться, они живут около Планерной, но работают в центре.
Там есть еще, кажется штук 30 книг.
А можно сейчас где-нибудь купить Вашу книгу с рассказами или новеллами?
Не научилась читать что-то большое с экрана, хочется по-старинке целиком уходить в книгу, держась ее за бумажные крылья.
Спасибо, важное для меня слово сказано.
Понимаю, это ощущение — боли в горле, часто подступает ко мне. И вот что интересно — со временем нужно все меньше и меньше поводов и толчков для этого, а иногда повод совершенно пустой и дурацкий бывает. У каждого своя мера устойчивости и чувствительности, это не игра, а тонкое равновесие. Хорошо, когда проза пишется на грани этого равновесия. Но это уже как получится. Иногда везет, иногда нет, но нарочно это не придумаешь. Оттого короткие рассказы кончились, я написал их около 200, и начал писать повести. Но всегда думал, что вернусь к рассказам. Постараюсь так и сделать. И повести писал не как повести, а как «перетекающие новелки».
Это немного не по теме, извините.
А про последний рассказ я немного написал выше, еще не видел Вашей записи.
Спасибо, похвалу приятно слышать. И слава Богу, я пока не могу до конца понять, о чем Вы говорите :-))
Для меня эти рассказики, которым двадцать лет, о чем-то вполне уловимом и простом. Так они и писались.
Сейчас я так не напишу, и не пытаюсь, я изменился. Все проходит, мы постоянно что-то теряем, а приобретаем равноценного — мало. Наверное, это печально. Но все равно — лучше не стараться повторять себя, а исходить из того, что имеешь еще, что сохранил. Сейчас на тему Робинзона и «Острова» я написал повесть «Остров». Она, наверное, жестче, но в ней то уловимое, что я могу уловить сейчас, хотя бы это честно.
Еще раз спасибо.
Дан
От последнего рассказа стало больно в горле.Красиво по-детски и грустно.
Спасибо. Большое спасибо.
Вы умеете уловить неуловимое…