101. Двадцать восьмое февраля, тихо, светло…
Люська играет с Костиком, тот на ее выпады отвечает уже со злостью — понимает значение этих гонок. Тренировка перед любовной игрой. Придет время, появится Клаус, и Костик будет не нужен. Он рычит и кусается всерьез, она пищит, пытается вырваться… Макс снова оставил дом родной, он на границе. Незримая полоса между девятым и десятым проходит через ложбинку, в ней несколько берез; Макс прячется за стволами и наблюдает за передвижениями Серого. Страшно, дружок? Принес ему еду, сел на сломанное дерево, он сопит рядом, вылизывая плошку, оглядывается, замирает, прислушивается… Поел и убегает в сторону девятого.
На кухне рычание и хруст, большие коты обгладывают рыбные скелеты. Хрюша среди них. Наши привыкли к нему, несмотря на малый рост, особый профиль и странную речь. И все-таки, он затаил злобу — на кошек, «не дают, выпендриваются», и на котов — «дылды тупые, особенно этот Серый…» Рядом с ним Серый перемалывает плавник, торопливо глотает, посматривает на Алису, та, как всегда, не торопится. Как только вхожу, Хрюша размахивается и шлепает Серого по толстой морде, тот вздрагивает, но терпит. Я вздыхаю — «Хрюша, Хрюша…», смотрю на его курносую мордочку, лобастую головенку… он напоминает мне обиженную девочку, вовсе не кот… или я — кот, но старше его, старей?..
Вечер, иду от своих, свет бьет из узкой щели между синим лесом и фиолетовыми облаками. Свет, подчиняясь своему закону, — в природе или на картине, все равно — по мере удаления от источника свечения, то ослабляется, то вновь усиливается — волнами, без этого глаз устанет, соскучится, споткнется или закружится, не захватывая всего пространства… А это пространство, и все, все вокруг нас — творческие вещи, неважно, кем созданные; жизнь тоже вещь, дело наших рук, так же, как книга или картина. Когда говорят о высшей силе, я смеюсь — все, что со мною было и есть, сделано мной самим, с помощью или противодействием природы и других людей.
102. Плюс один, новая эра…
Я иду, обходя лужи. Около дома никого, и в доме пусто. Вдруг слышу — слабое попискивание! В кухне, в том самом ящике, который мы одобрили с Алисой, — голова кошки. Все ясно! Котят четверо, двое серых, один черный, и рыжий… как Шурик! Серые, как наш Серый. А черный, как наш Клаус… Тут же является Серый, прыгнул и устроился рядом с ящиком. Зная, что коты иногда душат котят, я хотел прогнать его, но не тут-то было. Сидит и смотрит, и, чувствую, будет стоять насмерть. Охраняешь, значит?.. Я пришел через час — сидит. Собрался уйти — он на месте… Из кухни всех вымело — никого, кроме этой счастливой парочки. На балконе мелькнула тень — кот с коротким хвостом. Впустил Хрюшу, он заглянул в кухню, увидел Серого и отпрянул, убежал в комнату, лег… Не будет общего мира у нас.
103. Двадцать шестого, плюс три…
Буйный южный ветер, дым клочьями стелется понизу, серые хлопья, расходясь по небу, пишут иероглифы, каллиграфически точны, мастерски размыты, растекаются по влажной бумаге… Из подвала чертиком выскакивает Хрюша, объясняет то, что я уже знаю. Дома Клаус, который все понял уже вчера, один из всех осмелился остаться на кухне, только перебрался подальше от котят, выбрал удобное и безопасное место на полке, и наблюдает. Алиса на месте, все четверка под брюхом, рядом Люська, то и дело бросается в ящик, помогать. Алиса спокойна, Люська взволнована, просто сияет, не позволяет трогать котят — тут же кричит, царапается… Серый на посту, чуть прищурившись, наблюдает за обстановкой. «Ты напомнил мне Васю… Не бойся, не трону твоих котят.»
Эта парочка, Алиса и Серый, доконала меня. Пусть идет как идет… Я объявил своим, что теперь мы живем в комнате, перенес туда часть мисок и вернулся к картинам. Меня злили убогие горизонтали, тихие прелести, вялый невыразительный цвет! Я настроился, наконец, на дальнодействие пятен, суровую черноту, подтеки, грязь, и сухой, неистовый, с цепи сорвавшийся желтый, впитавший деготь и уголь…
