«ПЕРЕБЕЖЧИК» (продолжение пп 16-20_


Путь по снежной равнине.
………………………..
16. Немного о власти.

Когда я познакомился с моим главным — Клаусом, со Стивом, и несколько позже с Хрюшей, хозяином дома был Вася, я уже немного говорил о нем. Теперь он стар и живет в седьмом, по ту сторону оврага, и только иногда заходит ко мне. Он уже не грозный, щеки обвисли, исхудал, голова бугристая, за ушами вмятины… Как твоя жена, Вася?.. Васина серая кошка ушла вместе с ним. Они всегда были рядом, растили котят, спасали их, пока могли, потом забывали, рожали новых… Эта парочка рассчитывала только на себя да на подвалы, они сторонились людей. Вася командовал котами мудро и сурово, гонял молодых, но потом признавал и защищал от пришлых… Состарился Вася и отошел в тень, все реже выходил из подвала, а потом и вовсе перекочевал со своей кошкой за овраг, там детский сад и больше еды. А главным стал у нас темно-серый кот с разными глазами — один желтый, другой коричневый. Топа. Он всю жизнь прожил в нашем доме, но никто его не признавал. Он ходил то в девятый, то за овраг, приспособился к тамошним мискам и не претендовал у нас на власть. И неожиданно оказался самым сильным: Клаус и Серый еще не выросли, Вася ослаб и ушел, Стив терпеть не мог начальственной суеты, всегда любил погулять на стороне. Чтобы стать главным, нужна не только сила, надо верить, что эта земля твоя, на ней живут разные коты и кошки, и со всеми следует обходиться по котовским правилам. Топа всю жизнь ходил сам по себе, всего этого не умел, и, как только вырос Серый, умотал за овраг, показывался сначала, а потом и вовсе исчез. Недавно, я слышал, из подвалов детского сада извлекли тело большого серого кота. Умер Топа, и его тут же забыли. А вот Серый повел себя по-другому. Но о нем еще не раз поговорим.
Я сижу со своими мыслями, коты по одному уходят, стучит форточка, гремит жесть, когда очередной кот продирается в дырку, прыгает вниз… Теперь я им не нужен — до завтра. Соберутся ли утром все, я никогда не знаю. Бывает, дни идут, ничто не меняется, и кажется, так будет всегда. Но в одно утро жизнь совершает скачок. Зову, ищу, обхожу подвалы, спускаюсь в овраг… а внутри уже холодноватая уверенность — случилось. Так бывает почти каждый год. Я никогда не видел тех, кто убивает. Наверное, дети… и такие вот старички, как мой сосед. Страшна не столько злоба, которой насыщен даже воздух — страшней и глубже непонимание ценности жизни, неуважение к ней, своей и чужой… Но вернемся к теме.
Коты уходят, но знают, куда вернуться — есть я.
Настало время и мне уходить. Но не так-то просто покинуть друзей.
…………………………………
17. Когда ухожу…

Я долго вожусь со всеми, чтобы не бежали за мной. Некоторые доходят до нашей границы, постоят, глядя мне вслед, и поворачивают обратно. И то опасно, потому что люди и собаки очень злы. Недавно я увидел, как стая собак преследует серого, лохматого как старый валенок, кота из девятого. Когда я подбежал, он лежал на боку в беспомощной позе, закатив глаза. Дернулся, и затих… Я отогнал собак. Среди них была сучка, черная вертлявая собачонка из восьмого, а всей бандой верховодил очень милый рыжий, как лисичка, песик, он-то и организовал натиск на «валенка». Собравшись вместе, они, конечно, выпендривались перед сучкой, к тому же в их компанию затесался явный проходимец — странного вида барбос, помесь фокса с таксой, со злыми белесыми глазками. Я как-то уже видел его в деле — вцепится, не отпустит… Но через день я с изумлением обнаружил у девятого того самого «валенка», совершенно живого, он отлично ладил с красивой кошкой из детского сада, я ее знаю. Может двойник? Не слыхал про двойников среди котов, это невероятно, настолько они разные… Но тела «валенка» я не нашел, хотя тщательно обыскал место сражения, не было даже следов крови! Странно, обычно их тела лежат и разлагаются, ведь эти коты ничьи, живут сами по себе, как могут. Им трудно выжить, только выдающиеся личности доживают до старости. Как не устать от жизни, когда нет спокойного пристанища, никогда не знаешь, что перепадет поесть, не затопят ли подвал, не закроют ли все окошки и щели, не возьмутся ли травить крыс страшным ядом или разбросают ядовитые приманки, такие приятные на вкус… или прибегут мальчишки с луками и пистолетами, стреляющими очень больно, или наш старичок возьмется гонять палкой, или поймают недоделанные дети, привяжут, начнут медленно жечь и резать на части… Или какая-нибудь исполкомовская сволочь, объявит всех котов распространителями болезней, будут ловить и убивать.
Я думаю, кот притворился мертвым, чтобы эти шакалы отстали от него. «Валенок» сыграл в мертвеца, опытный хитрец, а Шурик не умел, эти шавки поймали его и придушили. За день до смерти он сидел рядом со мной, сияющий, важный, пушистый, смотрел доверчивыми оранжевыми глазами. Его облизывала мать, Алиса, а он только поворачивал голову, чтобы достала со всех сторон. А потом начал отчаянно отвечать ей тем же, лизать и лизать, и все мимо, и только мелькал его яркий малиновый язычок. А с другой стороны сидела его сестра Люська и лизала ему пушистый бок…
Когда я ухожу, то стремлюсь оставить их дома, а то хлопот не оберешься, будут бежать и бежать за мной, или, как Хрюша, страшно кричать, глядя вслед отчаянными глазами… И сегодня я запихал обратно Клауса, который ухитрился-таки выскочить в коридор, но через него, воспользовавшись сумятицей, перепрыгнул Макс и устремился вниз. Стив первым ушел через балкон, но уже успел проникнуть обратно в дом, сидел перед соседской дверью и делал вид, что я не существую. Он теперь надеялся на богатого соседа, который может пнуть, а может, под настроение, выдать кусок копченой колбасы. Я не стал его уговаривать, и тоже сделал вид, что никогда не видел. Пусть живет, как хочет, все равно не переубедишь. А Макса выпускать нельзя, он нервный и слегка того… плохо знает дом, будет до утра толкаться по лестницам, и кто-нибудь обязательно даст ему по башке. Она у него крепкая, но в третий раз может не выдержать. И вот я скачу за ним, приманиваю, умоляю выглянуть из-под лестницы, а он не спешит, смотрит из темноты бараньими глазами… Наконец удалось, хватаю его и тащу наверх. Но пока просовываю в щель, через нас прыгает Люська, которой уж вовсе это незачем — она развлекается. Но и ее оставлять на лестнице опасно, я долго упрашиваю ее сдаться, а она, задравши гордо хвост, дразнит меня, шельма, потом милостиво дает себя поймать. Хорошо хоть, что Алиса в стороне от этого безобразия — сидит в передней и молчит, глаза в туманной дымке. Она различает в сумраке только силуэты, и узнает меня по голосу, звуку шагов и запаху. Она играть в побегушки не намерена, устала и хочет поспать в тишине.
Так вот, когда я ухожу, то хватаю их и прячу в надежные места. А они считают, что идет игра, непонятность ее правил раздражает их. Не умеют предвидеть опасности, счастливые существа. А я, трясущийся от страха комок жизни, предчувствую и представляю наперед, и что? Это спасает меня, дает преимущество перед ними? Отнюдь! Наоборот! Они еще снисходительны, я им надоедаю своими страхами. Клаус при этом никогда не кусает меня и не царапает, сидит на руках, сопит и не вырывается — “все равно убегу…” Хрюша может куснуть или ударить лапой, но не всерьез — “отстань!” А Стив только замахивается , но зато страшно шипит и рычит, особенно, когда я советую ему не сидеть перед чужими дверями и не клянчить интересную еду… Все, как ни поели, обязательно копаются в помойках. Раньше я возмущался этим, а теперь радуюсь за своих друзей.
Как-то уходя, пытаясь избавиться от Клауса, я затолкал его в подвал и плотно прикрыл дверь. Когда я обошел дом, то он уже сидел и ждал меня — выпрыгнул из окошка с другой стороны. Уйти от него невозможно, он плетется за тобой, ему страшно, кругом все чужое — поля или дома, незнакомые коты, злобные собаки… он понимает, что мне не спасти его, если начнется гонка, надо будет полагаться на себя… И все равно идет и идет. И попадается, конечно. Потом, отогнав от дерева собак, уговариваю его — “все спокойно, слезай…” а он долго не верит, подозрительно оглядывая сверху местность… Потом мастерски слезает — задом, не глядя вниз, что дается котам трудно. И я, недовольно ворча, провожаю его обратно, а он ворчит, если я иду слишком быстро.
Но сегодня он дома, пусть покрутится там, найдет пару крошек, а меня и след простыл.
Кончается день двенадцатого, ртуть топчется около нуля. Я жду зимы — скорей начнется, скорей пройдет. И боюсь — ведь каждый день спасаться от холода, темноты, людей, собак, машин… Когда я думаю об этом, то уже не знаю, человек я или кот. Смотрю на мир, как они. Белая пустыня поднимается, закрывает полмира, темное небо наваливается на землю. Горизонт скрывает все, что видят люди. Зато окошко под домом становится большим, близким и манящим, я чувствую исходящие оттуда теплые токи; темнота подвала не страшна, наоборот, мне хочется раствориться в ней, уйти туда вместе с котами. Небольшое усилие, внутреннее движение, жест или особое слово, сказанное вполголоса — и мир покатится в другую сторону… Я устал от выдуманной жизни. Хочу видеть мир, как коты. Чтобы простые вещи всегда были интересны мне. Чтобы трава была просто травой, земля землей, и небо — небом. И все это ничего больше не обозначало, а только жило и было. Чтобы я не рассуждал, а чувствовал. Чтобы жил мгновением, а не завтрашним днем, тем более, послезавтрашним. Чтобы не знал всей этой подлости и грязи, в которой купаемся. Чтобы не боялся смерти, ничего не знал про нее, пока не тронет за плечо… А если короче — мне скучно стало жить человеком, несимпатично, неуютно. И, главное, — стыдно. Но об этом еще придется говорить.
……………………………………….
18. Сегодня как всегда…

Макс зевает, показывая свой страшный клык, потягивается… Я глажу его, он что-то досадливо бормочет, делает вид, что хочет ударить зубом. На самом деле он рад, что я не забыл его, и бежит со мной, то сзади, то рядом, то обгоняет меня, он с рождения умеет цирковые штучки и никогда не попадается под ноги. А вот Люськи нет. Зато выскакивает из подвала Константин и с легким топотом бежит впереди, у него теперь крепкие лапы, а когтей я никогда не видел, он их надежно прячет. Тут же Хрюша с криками и объяснениями выскакивает из подвала, голова в известковой пыли. Значит, сидел на трубе под потолком. Как он забирается туда, не знаю, даже слезть оттуда не просто… Макс бежит впереди, тряся шерстяными боками, самолюбивый Хрюша обязательно перегонит его. Зато у подъезда Хрюша сдается, смотрит на меня умоляющими глазами — он боится. Но теперь и Макс не лучше, два труса на пару! Макс боится Серого, а Хрюша просто всего боится. Нет, он мужественный парнишка, каждый раз преодолевает страх, но должен собраться с силами. Нередко я оставляю его подумать, ухожу наверх с остальными, а когда спускаюсь снова, Хрюша уже готов и бежит изо всех сил впереди меня. Он недаром боится лестниц, здесь все возможно, например, угодить в мусоропровод, а дальше уж зависит, с какого этажа летишь…
Но сегодня легче, к нам с одной стороны подбегает Люська, с другой мать Алиса, общая любовь всех наших котов. Алиса действует на Хрюшу раздражающе, но перед суровым испытанием он всегда радуется ей — она ничего не боится, и он с ней держится молодцом. И Макс сегодня, десять раз оглянувшись, набрался храбрости, а значит, все мы вкатываемся в подъезд и мчимся по лестнице на второй этаж. Пусть никто нас не увидит, не услышит, тогда нам хорошо. Открывается дверь в темную переднюю, пахнуло знакомым и родным — кошками с красками. Мы дома. В гробу мы видали всех людей, мы другого племени.
Так мы идем, вчера, сегодня, завтра… хорошо бы — всегда.
……………………………………..
19. Как они прыгают ко мне…

У меня один кусочек печенки, отдам-ка его первому попавшемуся коту. Сегодня это Костик. Увидев протянутую руку Костя громко и противно закаркал вороном. Тут же набежали все — одни еще околачивались в кухне, другие успели спуститься вниз и мигом вернулись, устроив давку на карнизе первого этажа. Все рекорды побивает Хрюша, он влетает в кухню особым образом: прыгает в окно прямо с ограждения балкона, расстояние не менее двух метров. Он летит — и брякается грудью о край форточки, впивается в него когтями и выкарабкивается. Так прыгать гораздо трудней, зато он видит, куда летит. Другие коты вспрыгивают на приступочку под окном и легко взмывают вверх, не глядя, — привыкли, что форточка над головой. Хрюша художник, он верит только глазам, и сомневается, на месте ли сегодня форточка… И так каждый день. Пролететь такое расстояние кроме Хрюши никто не может. Недаром его зовут Тарзан. Он отталкивается от узкой полоски железа, зимой скользкой от льда и снега, весной и осенью — от дождя или росы… Но Хрюше-Тарзану трудности обязательно нужны, учиться другим прыжкам он не желает. Он долго, жалобно, с надрывом кричит перед подвигом, пусть все знают про трудную судьбу Тарзана. Потом отталкивается и летит, растопырив в воздухе лапы, выпучив глаза…
А вот Алиса, старая и полуслепая, никому не заявляет про свой подвиг, готовится незаметно и бесшумно прыгает прямо вверх… на стенку дома, у нее свой секрет. Отталкивается от нее — и оказывается на форточке. Прыжок у нее слабеет, но она берет умением и умом. А как прыгает в форточку Костик?
…………………………………….
20. Костик, ласковая злюка…

Надо же, не обратил внимание. Зато я знаю, как он забирается на козырек, что над мусоропроводом. Придумал не хуже Люськи. Рядом с домом растет тонкое деревце, единственное, не вырубленное жителями первого этажа, обожающими свет. Его верхние ветки расположены над козырьком. Костик, теперь здоровый упитанный кот, тащит брюхо вверх по стволу, потом ползет по тонкой ветке, она вот-вот надломится… Когда ветка просто обязана сломаться, Костик прыгает — и на козырьке! Он особенный, конечно, кот. А кто у нас не особенный? Но у Костика есть еще тайная страсть.
Когда он впервые, преодолев страх, позволил взять себя на колени… Он долго нюхал руку, и вдруг быстро и несильно укусил за палец, словно решил попробовать, что за материал, поддается ли… В этом укусе не было злости — чистое любопытство. Глаза его при этом косили от напряжения и интереса… И сегодня, он долго сидел рядом со мной на кровати, положив голову на колени, не обращая внимание на стрекотание машинки… И вдруг я поймал его взгляд — осторожный и вопросительный. Опять! — он безумно хочет укусить, но боится, что рассержусь. Не цапнуть, как Хрюша — «отстань, я занят!» а как тогда, в первый раз… «Так и не понял…» — было в его взгляде. Этот разговор у нас почти каждый день. Надо так надо. Подвигаю руку к нему поближе, он осторожно берет зубами большой палец… слегка надавил — и отпускает.
Теперь у него очень довольный вид, он песенку поет, глазки ясные, серо-зеленые, сам чистенький, светлый весь. Удивительно, ведь всю жизнь в грязном подвале… Каждый день прибегает, чтобы погладили. И осмелев, осторожно кусает палец, пробует на зуб. Кусаться стра-а-шно, и он ценит меня за дружбу: я даю ему палец — укуси, Костик… Потому что понимаю, Косте некого больше укусить.

Автор: DM

Дан Маркович родился 9 октября 1940 года в Таллине. По первой специальности — биохимик, энзимолог. С середины 70-х годов - художник, автор нескольких сот картин, множества рисунков. Около 20 персональных выставок живописи, графики и фотонатюрмортов. Активно работает в Интернете, создатель (в 1997 г.) литературно-художественного альманаха “Перископ” . Писать прозу начал в 80-е годы. Автор четырех сборников коротких рассказов, эссе, миниатюр (“Здравствуй, муха!”, 1991; “Мамзер”, 1994; “Махнуть хвостом!”, 2008; “Кукисы”, 2010), 11 повестей (“ЛЧК”, “Перебежчик”, “Ант”, “Паоло и Рем”, “Остров”, “Жасмин”, “Белый карлик”, “Предчувствие беды”, “Последний дом”, “Следы у моря”, “Немо”), романа “Vis vitalis”, автобиографического исследования “Монолог о пути”. Лауреат нескольких литературных конкурсов, номинант "Русского Букера 2007". Печатался в журналах "Новый мир", “Нева”, “Крещатик”, “Наша улица” и других. ...................................................................................... .......................................................................................................................................... Dan Markovich was born on the 9th of October 1940, in Tallinn. For many years his occupation was research in biochemistry, the enzyme studies. Since the middle of the 1970ies he turned to painting, and by now is the author of several hundreds of paintings, and a great number of drawings. He had about 20 solo exhibitions, displaying his paintings, drawings, and photo still-lifes. He is an active web-user, and in 1997 started his “Literature and Arts Almanac Periscope”. In the 1980ies he began to write. He has four books of short stories, essays and miniature sketches (“Hello, Fly!” 1991; “Mamzer” 1994; “By the Sweep of the Tail!” 2008; “The Cookies Book” 2010), he wrote eleven short novels (“LBC”, “The Turncoat”, “Ant”, “Paolo and Rem”, “White Dwarf”, “The Island”, “Jasmine”, “The Last Home”, “Footprints on the Seashore”, “Nemo”), one novel “Vis Vitalis”, and an autobiographical study “The Monologue”. He won several literary awards. Some of his works were published by literary magazines “Novy Mir”, “Neva”, “Kreshchatyk”, “Our Street”, and others.